Неточные совпадения
Невысокий процент детей старших возрастов среди сахалинских уроженцев объясняется и детскою смертностью и тем, что
в прошлые годы было на острове меньше женщин и потому меньше
рождалось детей, но больше всего виновата тут эмиграция.
У красивой, сильной львицы, сидящей
в Jardin des plantes [Ботаническом саду (франц.).]
в Париже, раннею весною
прошлого года
родился львенок.
На улицах быстро темнело. По шоссе бегали с визгом еврейские ребятишки. Где-то на завалинках у ворот, у калиток,
в садах звенел женский смех, звенел непрерывно и возбужденно, с какой-то горячей, животной, радостной дрожью, как звенит он только ранней весной. И вместе с тихой, задумчивой грустью
в душе Ромашова
рождались странные, смутные воспоминания и сожаления о никогда не бывшем счастье и о
прошлых, еще более прекрасных вёснах, а
в сердце шевелилось неясное и сладкое предчувствие грядущей любви…
— Теперь — о
прошлом и речи нет! все забыто! Пардон — общий (говоря это, Иван Тимофеич даже руки простер наподобие того как делывал когда-то
в «Ernani» Грациани, произнося знаменитое «perdono tutti!» [прощаю всех!])! Теперь вы все равно что вновь
родились — вот какой на вас теперь взгляд! А впрочем, заболтался я с вами, друзья! Прощайте, и будьте без сумненья! Коли я сказал: пардон! значит, можете смело надеяться!
После этого смотра
прошлому в душе Орловой
родилось странное чувство к мужу, — она всё так же любила его, как и раньше, — слепой любовью самки, но ей стало казаться, как будто Григорий — должник её. Порой она, говоря с ним, принимала тон покровительственный, ибо он часто возбуждал
в ней жалость своими беспокойными речами. Но всё-таки иногда её охватывало сомнение
в возможности тихой и мирной жизни с мужем, хотя она верила, что Григорий остепенится и погаснет
в нём его тоска.
Но из глубины уныния, среди печального молчания, слышится неумолчный шепот, робкий и тихий, но вместе с тем уверенный и незаглушимый: ты — вечен и только
родился для времени, — оно
в тебе, а не ты
в нем, это ты развертываешь и свиваешь его свиток
в памяти своего духа, связываешь миги времени
в непрерывный его поток, зришь
прошлое и будущее из каждого мига настоящего.
— Моя жена десятый раз пересекает экватор и отличный моряк.
В шторм всегда наверху, и если нужно, так и на руле. Миссис Кларк превосходно правит. И курс умеет проложить, и счисление сделать, и пеленги взять. Всему научилась. Мы с женой ни разу не разлучались с тех пор, как поженились, а этому уж пять лет… И сынишка с нами плавал… Он и
родился на «Петрели», да умер, бедняжка,
в прошлом году
в Рио от подлой желтой лихорадки! — прибавил янки, бросив ласковый взгляд на свою верную подругу и помощницу.
Именно как дитя,
в душе которого
рождается неведомо что, совсем новое и необъяснимое никаким
прошлым…
— Когда он
родился, я хотела отослать его
в воспитательный дом, вы это помните, но, боже мой, разве можно сравнивать тогда и теперь? Тогда я была пошла, глупа, ветрена, но теперь я мать… понимаете? я мать и больше знать ничего не хочу. Между теперешним и
прошлым целая пропасть.
— Марией… — перебила его молодая девушка. — Я ее никогда не видала. Ее уже не было, когда я
родилась… Только
в прошлом году я узнала, что Мария однажды ушла и более уже не возвращалась, и никто не знает, по какой причине. Все думают, что она умерла…